В своей работе я хотела бы рассказать про жизненный путь моего любимого дедушки – Дмитрия Арсентьевича Кокоши. Это поистине удивительный человек, человек с огромной силой воли, человек небывалого мужества. Война помотала его по всему СССР. На этой ужасной кровопролитной войне пропали без вести два его старших брата, но он не сломался и с честью выстоял, перенеся все тяготы и лишения войны ради будущей жизнь на земле, ради нас, его внуков. Сейчас ему уже 83 года, но он не теряет бодрости духа, всегда может помочь советом. Он обладает удивительной памятью, до сих пор помнит номер полка, в котором служил, фамилии командиров и напарников.
Дедушка рассказывал, как на одном из боев, когда советские солдаты уже почти потеряли надежду на победу, из окопа в полный рост поднялась молодая девушка и вскричала:
- Вперед, братцы! За Родину! Раздавим фашистскую гадину!
И она первая бросилась вперед, под перекрестный огонь. Солдаты мгновенно последовали за ней. Они сумели выиграть тот бой.
Больше он никогда не видел эту мужественную девушку, которая вывела солдат к победе. Но до сих пор он помнит её лицо, как будто это было вчера.
Я писала свою работу в форме рассказа, основываясь на воспоминаниях моего деда о его жизненном пути, о его военной карьере.

Тесная комнатка тускло освещалась подрагивающим огоньком свечи. Сидящие в помещении мужики изредка переговаривались в полголоса, явно чего-то ожидая. Время ползло невыносимо медленно, как улитка по листу еще не прополотой картошки, ожидавшей их на огородах. И вот установившуюся в комнате тишину нарушил тихий скрип двери. Мужики оживились, но вида старались не показать.
В комнату широким шагом вошёл мальчик лет семи, держащий в руках свежий номер “Правды”.
Мальчик с нарочито скучающим видом прошествовал к подоконнику и важно сел на него. В воздухе повисло ожидание. И тут один из мужиков, заискивающе поглядывая в сторону мальчугана, всё так же сидящего на своем подоконнике, ровным голосом проговорил:
- Ну, что ты, Митя? Пишут чего интересного, нет?
В ответ мальчик выдержал небольшую паузу и четко, с расстановкой, как диктор на радио, начал читать чрезвычайно заинтересованным мужикам “Правду”.
За последние два года это успело превратиться в ритуал, и никто уже не удивлялся этим странным собраниям в пустом помещении деревенского клуба. Напротив, мужики, внешне абсолютно равнодушные к “ритуалу”, в душе радовались, как дети, каждому приходу простого деревенского мальчика Димы со свежим номером газеты в руках. Для них, не умевших ни читать, ни писать, бегло и с выражением читающий мальчик был настоящим чудом.

Старухи, подставляющие свои спины уходящему осеннему солнцу, явно пытались догнать лето, что им пока успешно удавалось. Погода уже на протяжении полутора недель стояла теплая и сухая.
В конце улицы показалась фигура юноши, вприпрыжку бежавшего, размахивая жестяным ведром, к колодцу.
- Здрасти, Баб Зин! – Не сбавляя скорости, поздоровался он с одной из старух.
- Ну, здравствуй Димка, здравствуй, - близоруко щурясь, ответила Зинаида Игнатьевна, одна из самых старых жительниц деревни Веренка.
- А что это за мальчик? Неужто Димка Кокоша? – Оживилась её подруга Мария, когда мальчик исчез за поворотом.
- Он самый. Вот какой уже вымахал. Растут дети, а мы стареем, - тяжело вздохнула Зина, поправляя съехавший на затылок платок. – Вот молодец какой Димка, а! Воду носит, еще и скотину пасет на выгоне, и в колхозе работать успевает, да и с младшими нянчится, матери помогает. Тяжело же ей сейчас наверно одной пятерых детей поднимать.
- А с мужем ейным что случилось? – сочувственно заморгала баба Маша.
- О! Так он ещё в 33-м году Богу душу отдал. Навоевался с Колчаком, пришел с войны – живого места на нем не было. От ран и умер.
- Ох, ужас-то какой.
- Но жена его волевая женщина. Детей на ноги поставила, достойных людей вырастила. Вон, даже Димку отправила в Благодатное, село тут недалече, образование получать. Он у нас теперь ученый, 9 классов закончил.
- Ого.
Женщины помолчали. Каждая думала о своем.
- Ладно, пойду я в хату, а то скоро зять с сенокоса придет, а поесть еще не приготовлено, – спохватилась Мария и, тяжело вздохнув, поднялась со скамейки.

Ноябрь 42-го принес с собой мокрый снег и ветер. Но это не огорчало деревенских жителей. Уже несколько дней вся Веренка горячо судачила о том, когда же призовут и призовут ли вообще в армию парней, которые в сущности своей были ещё совсем дети, разогревая холодный воздух горячими сплетнями. И всё же Родина позвала этих пятерых друзей, ещё вчера бывших непоседливыми сорванцами. Родина позвала 2 ноября, и утром следующего дня друзья смеялись и шутили, задирая по пути к военкомату местных девчонок. Они ещё не знали, что сегодня видятся в последний раз.
- Ну, что, мужики? – улыбаясь, спросил Дима Кокоша, - Не страшно вам на войну-то идти?
- Почему сразу на войну? Может в тыл отправят, - засомневался вечно чем-нибудь недовольный Ванька.
- Да ладно, я в школе в Благодатном на радиотехнический кружок ходил. Морзянку читать умею. Может радистом отправят куда-нибудь… - Мечтательно протянул Дима.
- Ну, всё-всё! Хорош хвастаться! – засмеялись друзья, и, потянув дверь военкомата, вошли.

Через много лет, оглядываясь назад и вспоминая смеющиеся лица своих друзей, когда они уходили все вчетвером в стрелковый полк, подкалывая его тем, что он был направлен в Воронежское военное училище, впоследствии эвакуированное в Самарканд, Дима понимал, что именно этот школьный радиокружок, где он научился понимать Азбуку Морзе, спас ему жизнь. Ни один из четырех его товарищей, которые были отправлены в стрелковый полк, с войны не вернулся.

Училище, куда был направлен 17летний Димка Кокоша, готовило офицеров связи. Однажды утром, курсантов разбудили раньше обычного. В коридорах было непривычно шумно. Везде сновали какие-то люди, где-то кричали, кто-то громко смеялся. Генерал приказал собрать всех курсантов в столовой, чтобы сделать объявление. Оно заключалось в следующем:
“Приказ №594
В связи с тяжелым положением на фронте курсантов отправить на передовую. Наиболее подготовленных к служению радистами отправить для дальнейшего обучения в не полностью укомплектованные войсковые части (список прилагается).”
В зале повисла странная тишина, одновременная выражавшая и удивление, и замешательство. Сотня сердце разом ёкнула и на миг остановилась. Как ни крути, на фронт идти боялись все. Все храбрились, но почти в каждой бритой голове пронеслась мысль: “Хорошо было бы быть наиболее подготовленным…”

Список самых подготовленных для дальнейшего обучения был коротким, но содержательным. И предпоследней там была записана фамилия Кокоша.
Заклейменные званием “наиболее подготовленных” ребята, понурив головы, брели к грузовым вагонам, и следовало бы, конечно, радоваться, но жгучее чувство стыда перед сотней товарищей, с которыми целых три месяца жили одной семьей, не покидало.

- У нас тут хорошо! Освоишься, привыкнешь. И девчонки красивые, - улыбаясь одними глазами, увещевал старшина Диму. – Воронежская школа радиотелеграфистов, хоть и эвакуированная в Новосибирск – это тебе не хухры-мухры! Все-таки ж готовим радистов для работы в тылу врага!
Дима был назначен помощником командира взвода и довольно быстро подружился с самим командиром, который был крайне весёлым человеком и в первый же вечер начал рассказывать, что да как.
- Девчонки у нас очень хорошие. Вон, когда в столовую с песней маршируют через площадь, толпа народа сбегается поглазеть, до чего хороши! И терпеливые какие. В казармах живут, на железных нарах спят - и ничего! Не жалуются даже. Да и с дисциплиной проблем особых нет. Ты главное вечером перед отбоем проверку делай, все ли на местах – и всё. Если что-то важное после отбоя - к дежурной обращайся. Да, и ещё, ты же у нас теперь не только помощник командира взвода, но ещё и преподаватель по работе с Азбукой Морзе, или что-то в этом роде. В общем – завтра преступаешь к своим непосредственным обязанностям.

- Помощник командира взвода Кокоша, я так понимаю? – голос капитана был тихим, но не предвещал ничего хорошего, - Потрудитесь объясниться.
- Не понимаю о чём вы, товарищ капитан, - Дима старался говорить спокойно, но недоумение и тихо закипающая злость просто распирали его изнутри.
- Ах, не понимаете? А то, что у вас курсантки шинели сворачивают, под одеяло кладут, а сами - в самоволку ходят, этого вы тоже не понимаете и не знаете, а? – Капитан едва сдерживался, чтобы не перейти на крик. Нервы, расшатанные на передовой линии фронта, а потом ещё и по госпиталям, давали о себе знать. Костяшки руки, сжимавшие костыль, побледнели. – Это ж надо! Здоровый мужик, а не в состоянии руководить женским коллективом.
Капитан замолк, продолжая громко яростно пыхтеть. Достал из шинели портсигар, изящно извлек оттуда “беломорину”, закурил.
- Значит так. Отправляетесь в маршевую роту. И я не желаю слушать никаких объяснений и тому подобного. Можете быть свободны. Да, и передайте, чтоб этих четырех девочек, тех, которые в самоволку бегали-то, на гауптвахту на трое суток. Можете выполнять.

Грустно было уезжать из школы, которая за эти месяца уже успела сделаться почти домом. На поезд Диму провожал командир взвода, всячески пытаясь приободрить:
- Знаешь, как капитан вообще узнал про самоволку? Оказывается свои же девчонок сдали! Завидовали, может, что у этих там свиданья, кавалеры, любовь-морковь? Ох, женщины все странные, конечно…
Дима слушал его в пол-уха, весь погруженный в свои мысли. Самой большой и главной мыслью в тот момент было то, что он уже 2 месяца не писал матери.

В июне 43-го маршевая рота, куда был отправлен Дмитрий Кокоша, прибыла на Брянский фронт в запасной полк. В тот же день его, как неплохо знакомого со связью, отправили в артиллерийский полк.
Шли ожесточенные бои, солдаты мужественно боролись за каждый метр родной земли. Те дни для бойцов слились в один очень долгий и очень страшный сон. Армия несла большие потери.
После прорыва обороны на Курской Дуге, их 783 артиллерийско-пушечный полк в составе Брянского Фронта продолжал наступление и 6 октября после кровопролитного боя освободил город Ветка.
Перерывы между атаками были настолько редкими, но едва находилось время на что-либо, но в любую свободную минуту, лежа на земле и смотря в задымленное небо, под тихие аккорды расстроенной гитары, Дима в мыслях возвращался домой. В родную деревню, где была мирная жизнь, когда еще жив был отец, где теплое солнце и огромные хлопья снега, где радость и счастье.
После освобождения Ветки их полк перебросили в район деревни Ченки. И 26 ноября на плотах, сделанных на скорую руку, поэтому очень непрочных, бойцы переправились через реку Сож в районе деревни Давыдовка. В тот же день был освобожден Гомель. Это была первая крупная победа, т.к. Гомель был первым областным центром Беларуси, который освободили.
Стало немного легче и, как бы это страшно не звучало, - привычней. Привычно брать в руки автомат, ползти через траншеи, подбирая на ходу патроны у тех, кто упал и больше никогда не встанет, отстреливаться, рисковать, отступать, обороняться, снова рисковать, побеждать.

Советские солдаты продолжали наступление, с боями прорываясь к Жлобину, и в декабре 43-го подошли почти вплотную к городу. 1028-й стрелковый полк намеревался сходу форсировать Днепр. Ребята шутили и смеялись в лицо врагу, идя в свой последний бой. При попытке форсировать Днепр 1028-й стрелковый полк был почти полностью уничтожен. Боевой дух был подорван. Все понимали, что это была большая тактическая ошибка, т.к. немцы заранее готовились к обороне. Да и Жлобин находиться на высоте, и это тоже дало немцам немалое преимущество в той битве.
Но страха больше не было. Его уже давно не было. Оставлен на той стороне Сожа. Или даже нет, забыт в воронежской школе радистов, где готовили кадры для работы в тылу врага.

После неудачной попытки освобождения Жлобина и понесенных потерь дивизия была отправлена на формировку в Курскую область.
После формирования часть, где продолжал служить радист Дмитрий Кокоша, была направлена в район города Ковеля, была поставлена задача совместно с партизанами форсировать вброд реку Стоход.

“Речку будем форсировать. Вброд. Значит неглубокая. И раз, и два, и три – пошли!
Ого. Холодно-то как. Надо бы темпа прибавить. И дно же еще такое скользкое.
И матери давно не писал. Мамочка, когда я выберусь из этого ада, я напишу, обещаю”.

В течение суточных боев солдаты овладели окраиной Ковеля, где находились в обороне до 6 июня, после чего продолжая наступление, освободили город Ковель. Затем продолжили наступление в направлении Бреста, форсировали реку Буг.
Задачей, поставленной руководством, было к концу августа выйти к пригороду Варшавы и оказать помощь польским антифашистам, которые планировали освободить свою столицу. Солдаты загорелись идеей “выдавить фашистскую гадину” из Варшавы, поэтому шли бодро и с песней.
Солдаты, наступая, ощущали на своих шкурах очень жесткое сопротивление фашистов.
Бойцы не успели на помощь полякам. Их дивизия опоздала буквально на трое суток. Фашисты успели подавить восстание. Но, тем не менее, они продолжали с боями наступать чуть севернее Варшавы, готовые до последней капли крови биться за каждый, даже самый маленький, кусок земли. Позже они перешли к обороне.

- Радист Кокоша, я так понимаю? – командир дивизии сидел весь серый от недосыпа, но тем не менее его взгляд оставался ясным и четким.
- Так точно, товарищ полковник, - у Димы было стойкое ощущение, что где-то он уже это слышал.
- Пришел приказ по вашу душу. Вы должны обеспечивать радиосвязью штрафную роту с командиром дивизии.
- Будет сделано, - сердце сделал тройное сальто и остановилось.
- Можете идти.
Дима очень хорошо знал, что такое штрафные роты.

По прибытии на место расположения он прибыл в землянку командира роты и там продолжал держать связь с командиром дивизии.
С наступлением темноты рота заняла боевые порядки и на рассвете после “фронтовых ста грамм” и небольшой артподготовки перешла в наступление.
Эта картина была безумно уродлива и безумно прекрасна. На рассвете, когда небо еще только-только посветлело на востоке, 275 фанатичных человек, выложив все личные вещи из вещмешков, набив их патронами и гранатами, пошли на вооруженных до зубов немцев. Фашисты никогда еще не видели такую преданность, такую фанатичность, такое мужество. Наступление было настолько неожиданным, что немцы спешно пошли в отступление, или, лучше будет сказать, с позором бежали, даже не успев завести стоящие в укрытиях танки. К концу дня рота продвинулась на 12 километров. Из 275 человек осталось 27.

За наступающими штрафниками должны были следовать части дивизии. Их не было. И никто не знал, почему они задержались.
На второй траншее немцы закрыли дорогу наступающим частям и слева, и справа. Рота штрафников оказалась в кольце.
С наступлением темноты осколком снаряда был ранен командир штрафной роты. Связной увел его в тыл.
Сообщая в штаб командиру дивизии о случившемся, Дима удивился про себя, почему у него не дрожат руки. Ведь теперь он остался главным в штрафной роте.

Осталось 27 штрафников. Из оружия помимо автоматов, ручных пулеметов, было 3 противотанковых ружья.
Отдавая свой первый приказ этим головорезам-штрафникам Дима ожидал любой реакции. Реакции не было. Они молча пошли исполнять его приказания.
Ни Дима, ни штрафники не знали, что они находятся в окружении, на волоске от смерти.
Командир дивизии по радиостанции даже словом не обмолвился о том, что они были в окружении, только просил слезно: “Потерпите, ребята. Помощь уже близко”.

На ночь рота окопалась. Близко к их ночлегу немцев не было. Ночь прошла спокойно. А с рассветом на горизонте появилось 3 немецких самоходки без пехоты. Дима ощутил прилив адреналина и одновременно какое-то волшебное хладнокровие, которое помогло дать приказ “Стрелять из противотанковых ружей по самоходкам” твёрдым, чисто командным голосом. 2 самоходки им удалось подбить, третья, видимо испугавшись, развернулась и укатилась обратно.

На протяжении часа все было спокойно. Вдалеке появилась советская пехота. К Димке твёрдым шагом подошел майор и представился:
- Майор Алексеенко. 3 батальон 1026-го стрелкового полка.
Дима недрогнувшей рукой передал майору карту, которую ему оставил командир роты и сразу же направился к радиостанции, чтобы скорее передать, что пришла подмога. Он шел, с кем-то здоровался, кого-то благодарил, жал руки, снова благодарил, до сих пор не понимая, как они с 27-ю штрафниками прожили сквозь эту ночь.

В штабе командования по радио Димке объяснили, где его будет ждать боец на мотоцикле, чтобы отвезти в штаб. Он успел пройти не больше километра, как увидел этого самого солдата и чуть ли не бегом бросился к нему навстречу.
Именно тогда он понял, как война объединяет людей. Это, оказалось, удивительно, когда ты обнимаешься и смеешься вместе с незнакомым человеком только потому, что вы прожили сквозь последнюю ночь, а завтра будет еще одна ночь, может быть даже хуже предыдущей, и так хочется верить, что ты снова выживешь и будешь уже с кем-то другим стоять и смеяться, просто потому, что выжил.

По приезду в штаб его накормили, а затем повели в кабинет к командиру дивизии. Он долго благодарил Димку за отвагу, самоотверженность и мужество. И Дима, наконец, решился:
- Товарищ командир. Разрешите обратиться
- Слушаю.
- Вот список штрафников... Которые были вчера со мной, в окружении. Они заслуживают досрочного освобождения. Мне так кажется.
- Ты абсолютно прав, сынок, - в глазах командира неожиданно появились слезы.
Дима сдержанно поблагодарил растрогавшегося командира и тихо вышел.
Он был рад, ведь он выполнил то, что обещал этим людям. Хорошие они люди. Самоотверженные. Даром, что штрафники.

За бой с ротой штрафников Димке дали новое питание для радиостанции - это дорогого стоило, и наградили орденом Красной Звезды. Он вернулся в полк. И через несколько дней случился этот бой.

Дима был занят – возился с новым питанием для радиостанции, а на наблюдательном пункте как назло было мало места и освещение тоже было никудышнее.
Когда он услышал звук разрывающего снаряда, он успел даже подумать что-то вроде “Ну, всё. Конец”. Потом темнота. И звон в ушах. Ужасный, заглушающий все остальные звуки.
Дима был уверен почему-то, что это и есть смерть.
Это была всего лишь контузия.

Только в декабре 1944 он снова вернулся в строй. Исхудавший, заикающийся, но живой. Снова стал радистом на наблюдательном пункте.
В середине января 1945 года началось наступление для освобождение Варшавы с дальнейшим продвижением на Берлин.
8 апреля 1945 года в пригороде Берлина городке Бернау Дмитрий Кокоша был снова ранен, на это раз серьёзней. Пуля прошла навылет.
До конца войны в боях не участвовал.

Вернулся с войны живым.

После возвращения из госпиталя работал в штабе артиллерийского полка заведующим секретным отделом до 1950 г.
В апреле 1950 г после окончания 8-летнего срока срочной службы ему было присвоено звание лейтенанта.
Закончил 10 класс вечерней школы, сдал экстерном экзамены за курс военного училища. В 1957 году уволен из рядов Советской Армии по сокращению.
Был дважды ранен и контужен на фронтах.
Инвалид войны II группы
С апреля 1957г. года по май 1962 г. Работал начальником отдела кадров мебельной фабрики.
С 1962 г. по июнь 1973 г. работал заместителем директора фабрики по общим вопросам
С 1973 по 1994 гг. работал начальником производства на мебельной фабрике.

За боевые действия Дмитрий Арсентьевич Кокоша награжден орденом Отечественной войны 1 степени, орденом Красная Звезда, двумя медалями “За отвагу”, медалью “За боевые заслуги”, польским орденом “Победа и Свобода” медалями “За победу над Германией”, “За освобождение Варшавы”, “За взятие Берлина” и 12 юбилейными медалями.
За достигнутые Успехи в обеспечении государственных планов награжден орденом “Трудового Красного Знамени” и “Почетной грамотой Президиума Верховного Совета БССР”

Работа Кокоши Дарьи